КАК КОРОТКА, КАК БЫСТРОТЕЧНА ЖИЗНЬ...

   Жена зашла в небольшой магазинчик, что на углу бульвара Санта Моника и Джениси стрит. Я остался  дожидаться ее в тени раскидистого дерева. Полуденное весеннее солнце резвилось повсюду, куда достигали его яркие лучи.

У перехода собирались пешеходы. Бросив на них косвенный взгляд, от нечего делать стал наделять всех их персональными характеристиками, присущими особенностями, достоинствами и недостатками, которые могут помочь ясному представлению о личности и того, что можно ожидать от этой личности.
Вот девушка с черными, живыми, красивыми глазами, с открытым и умным выражением лица.
Высокий, хорошо сложенный юноша приятной наружности – идеальная пара.
Негр, в юродивой майке и предосудительных штанах: грубый и некрасивый, как первородный грех.
Женщина в разумной шляпке, описание которой потребовало бы знаний, которыми я не обладаю.
Строгая, высокая дама: острый кончик носа смотрит слегка влево, тонкие губы, сдвинутые в две яркие полоски свидетельствуют о крутом нраве, а маленькие, колючие глазки излучают холод в котором остывают чувства и умирает музыка.
Спотыкаясь на немыслимых каблуках, идет высокая стройная девушка; приблизилась,.. и обнаружила полную непричастность к красоте.
А вот старушка, нет не старушка – леди преклонного возраста. Я пригляделся к ней и утвердился в своей оценке, – такие женщины, как она, никогда не становятся старухами. Они до конца несут в себе какое-то особое благородство, обаяние и достоинство несмотря даже на то, что мир и обстоятельства порой поворачиваются к ним неприветливой стороной. Особенно поражали ее глаза, где еще горело едва уловимое пламя молодости, темные с какой-то голубизной под темными веками. Маленькие ноздри тонкого носа нервно вздрагивали. Она часто прижимала к груди исхудалые руки. По всему было видно, что ходьба дается ей с трудом.
Загорелся разрешающий знак перехода. Пешеходы ринулись на противоположенную сторону улицы, а она все ни как не решалась ступить на проезжую часть. Светофор отсчитал на табло секунды, и включил запрещающую ладонь. Она стояла одинокая, растерянная и беспомощная.
Я подошел и предложил ей свою помощь. Губы ее задрожали, тихо поблагодарив, она с признательностью схватилась за мою руку, сказала, что живет в апартаменте на противоположенной стороне. Я заверил ее, что провожу до самого дома. Когда мы переходили улицу, она  остановилась и прижала свою маленькую седую головку к моей груди; то ли от усталости, то ли в знак благодарности, так она делала несколько раз и, напоследок, у двери своей квартиры.
Возвращаясь, я остановился на переходе; стоял, смотрел на презренную действительность и думал об этой хрупкой, немощной женщине. Когда-то она была молода, здорова и красива. Много пышной прелести земной видели ее лучистые глаза. Сколько любовных благоуханий вдыхали ее жадные к весеннему ветру ноздри; уста, стенавшие в похоти, руки познавшие сладостные касания.
Сколько мужчин готовы были пожертвовать всем и сделать все самое невозможное ради нее. Сколько женщин провожали ее завистливым взглядом, готовые на всевозможные ухищрения ради того, что бы хоть немножко быть на нее похожей.
А теперь, одинокая, покинутая и забытая всеми, она стоит в очереди в вечность, в обычной съемной квартире, затерянной в джунглях огромного равнодушного и безучастного к ее страданиям города.
Нужно будет зайти в следующий раз, спросить, как дела, как здоровье. Наверняка ее посещает социальный работник, помогает: привезет что необходимо, отвезет куда надо, но все равно – ей будет приятно.  

           PS.  Мы опять посетили Лос Анджелес только через недели три или четыре. После обычных рутинных дел, отправились в «наши» магазинчики на бульваре Санта Моника.
Жена занялась покупками, а я, как и намеревался, решил посетить нашу знакомую.
Прихватив с собой баночку домашнего мёда, ранее приобретённую у знакомого пчеловода-соотечественника, купил красивую розу и отправился по знакомому адресу.
Дверь отворила соблазнительно дебелая мексиканка. От неожиданности я  так оторопел, что не нашелся что сказать. В узкое пространство между косяком и женщиной шустро протиснулась ребятня мал мала меньше и стала с любопытством глазеть на меня снизу вверх. Сеньора, подоткнув руками то место, которое  обычно называют – талия, бросила на меня, – затем на розу в моей руке, – вопросительный взор, полный недоумения, и на очень усеченном английском поинтересовалась кто я такой и что мне нужно. На мой вопрос о пожилой леди, довольно бесцеремонно ответила, что вселилась сюда почти неделю тому назад и ничего не знает ни о нынешних соседях, ни, тем более, о прежних жильцах.
Я поблагодарил ее, машинально погладил вихрастую смолистую "кочку", что была ближе ко мне и пошел прочь.
На углу Джениси так же машинально бросил розу в урну, сделал еще несколько шагов обернулся и долго смотрел на железный ящик.
Какая грустная аллегория! Какой печальный эпилог!
Какая, все-таки, жестокая и неотвратимая штука – жизнь!

                                                                                                  ***